Символизм стрельбы из лука


Почтение вам, носящие стрелы, и вам, лучники, почтение!
Почтение вам, мастера стрел, и вам, оружейники – делатели луков!
ТС[1] IV.5.3.2 и 4.2

Символический смысл искусства изначально соединён с практическим применением, и он не обязательно утрачивается даже если в новых условиях искусство не практикуется по прямой необходимости, а становится игрой или спортом; и даже когда такой спорт становится полностью светским занятием и служит отдыху и развлечению несведущих людей, обладающий необходимым пониманием традиционного символизма всё ещё может дополнить физическое участие в состязании, или наблюдение за ним в качестве зрителя, пониманием его забытого значения, и тем самым восстановить, по меньшей мере для себя, характерное для всех традиционных культур «полярное равновесие физического и метафизического».
Даже после того, как внедрение огнестрельного оружия лишило лук его стратегического значения, значение стрельбы из лука в Турции представляет собой выдающийся пример того, как сохраняются ритуальные ценности в том, что для современного наблюдателя выглядит как «простой спорт». Здесь стрельба из лука уже в XV веке стала «спортом» под покровительством султанов, и они сами состязались с другими лучниками на одном «поле» (meidān). В шестнадцатом веке, на празднествах по случаю обрезания сыновей Мухаммада II, участники состязания стреляли сквозь железные пластины и металлические зеркала, или сбивали ценные призы со столбов: здесь явно прослеживается символизм «проникновения» и получения даров Солнца, не доступных для лучника непосредственно; мы принимаем, что здесь, как и в Индии, «учение» подразумевает отождествление самого лучника со стрелой, которая достигает цели.
Махмуд II в первой четверти девятнадцатого века был одним из главных покровителей гильдии лучников, и именно для него, а также «для поддержания Традиции» (ijā'al sunna), то есть, для возрождения «подражания Пути Мухаммеда» в качестве стандарта человеческой жизни, Мустафā Кāнӣ написал свой великий трактат по стрельбе из лука, Telkhīṣ Resāil er-Rümāt[2], в котором было обобщено содержание множества предыдущих работ и дано детальное описание всего искусства изготовления и использования луков и стрел.
Кāнӣ положил начало каноническому обоснованию и последовательной передаче искусства стрельбы из лука. Он приводит сорок хадисов, традиционных высказываний Мухаммеда, первое из которых относится к Корану (VIII, 60): «Приготовьте (о верующие!) для встречи с противником все военные силы», где под силой он понимает лучников; другой хадис относит Мухаммеду высказывание: «есть трое, кого Аллах поведёт в рай посредством одной той же стрелы, и это мастер, лучник и тот, кто носит стрелы», и комментатор поясняет, что речь здесь идёт о использовании лука в Священной Войне; другой Хадис прославляет пространство между двумя целями как «рай»[3].  Кāнӣ возводит все луки и стрелы к тем, что дал Гавриил Адаму: «Лук это сила Божья, тетива – его величие; стрелы – гнев и кара Его, возносимые над врагами». От Адама традиция передавалась по цепи пророков (через Авраама, которым был открыт составной лук[4]) до Мухаммеда, последователем которого стал Саад ибн Абу Ваккас, «паладин Ислама» (fāris al-islām), первый, кто выпустил свои стрелы во врагов Аллаха, руководствуясь новыми заповедями, и следовательно он является «пиром», или святым-покровителем турецкой гильдии лучников, инициатическая передача в которой не прерывалась никогда (либо, как минимум, до самого последнего времени)[5].
Во главе гильдии стоит «шейх поля» (sheikhl-meidān). Сама она определённо является тайным обществом, принятие в которое возможно только при определённой квалификации и осуществляется через инициацию. Квалификация составляет в основном вопрос тренировок под началом мастера (usta), принятие ученика, а скорее даже последователя которое сопровождается ритуалом, во время которого возносятся молитвы душам Саада ибн Абу Ваккаса, имамов лучников всех поколений и всех верующих лучников. Мастер протягивает ученику лук со словами: «В согласии с заветами Аллаха и пути (сунна) его избранного вестника …». Последователь принимает лук, целует его рукоять, и натягивает тетиву. Этот предварительное действие, предшествующее всякому практическому обучению, аналогично ритуалам, которыми вводятся в орден новопринятые дервиши. Далее следуют долгие и изнурительные тренировки; цель ученика – совершенство, и её достижению он должен посвятить буквально всего себя.
Затем, когда последователь изучил все наставления и приобрёл нужные навыки, следует формальное принятие кандидата шейхом. Кандидат должен показать умение поражать цель, и стрелять не менее чем на девятьсот шагов: он предъявляет свидетелей своего мастерства. Когда шейх удовлетворён, последователь преклоняет перед ним колени и поднимает лук, лежащий перед собой, натягивает его и вкладывает стрелу, а затем снимает тетиву; это он выполняет трижды со всей тщательностью и по всем установленным правилам. После этого шейх наставляет мастера церемонии для передачи последователя его мастеру, от которого он получит «рукоять» (kabza). Он преклоняется перед мастером и целует его руку: тот берёт его правую ладонь в знак обоюдного согласия закреплённого в Коране (48:10-18), и шепчет ему «тайну». Кандидат отныне стал членом гильдии лучников и звеном в цепи, идущей до самого Адама. Следовательно, он никогда не воспользуется луком иначе как в состоянии ритуальной чистоты; и до и после использования лука он всегда будет целовать его рукоять[6]. Теперь он может принимать участие в официальных состязаниях, и получить знак отличия, став великим мастером стрельбы на большие расстояния.
Принятие «рукояти» является внешним знаком посвящения в ученики. Конечно, на этот момент ученик уже давно умеет обращаться с луком, но принятие «рукояти» означает нечто большее: она заключает в себе «тайну». Современная рукоять, в турецких и большинстве восточных луков, представляет собой центральную часть лука, соединяющую две крайние части, верхнюю и нижнюю. Эта средняя часть – основание всего лука. И только при постижении метафизического смысла лука, который Гавриил назвал «силой» Господа, становится ясно: рукоять это соединение Аллаха и Мухаммеда. Но это высказывание – самая поверхностная формулировка «тайны»: ученикам передаётся более полное объяснение, основанное на учении Ибн ал-‘Арабӣ. Сейчас речь идёт только о том, что то, что связывает Божество сверху и пророка снизу это Кут̣б в виде Axis Mundi, и это форма самого духа (al-Rūḥ).
II
Индийская литература невероятно богата примерами, в которых явно прослеживается символическое значение искусства стрельбы. Гимн Р̣гведы VI.75.4 в толковании Сāйан̣ы сообщает, что когда края лука сочетаются (т.е. когда лук натянут), они держат стрелу, как мать держит сына, и когда они видимо расходятся (высвобождая стрелу), они поражают противника; очевидно, что стрела отождествляется с Агни, сыном Неба и Земли, рождение которого соответствует отделению от родителей[7]. В БД. I.113, где все средства жертвоприношения называются свойствами Агни, две оконечности лука вновь соотносятся с Небом и Землёй и другими брачующимися парами, как, например, пестик и ступка; и здесь мы вспомним не только об приведённой выше исламской интерпретации, но также Гераклития (Фр. LVI): «Гармония упорядоченного мира это гармония натяжения между противоположностями, как натяжение арфы или лука»[8]. Стрела это дитя лука, и отождествление оконечностей лука с небесным и земным мирами ясно видно в АВ. I.2 и 3, где к «отцу» стрелы обращаются как к Парджанйе, Митре, Варун̣е и т.д., а «мать его – Земля (pṛthivī)»; и это справедливо даже в буквальном понимании, так как тростник, из которого делаются стрелы произрастает из земли, оплодотворённой дождями, что хорошо иллюстрирует принцип экзегетики, согласно которому аллегорическое значение содержится в буквальном. В этих двух гимнах тетива и стрела снабжаются заклинаниями для излечения диареи и странгурии, причём тетива здесь упомянута из-за того, что она стягивает, а стрела – из-за того, что свободно вылетает: «Как стрела летит, покинув лук, да будет освобождена твоя моча» (yatheṣukā parāpatad avaṣṛṣtadhi dhanvanaḥ, evā te mūtram mucyatām); здесь полёт стрелы соотносится с физическим облегчением, но сейчас мы увидим, как этот полёт, подобный полёту птицы, так же может изображать освобождение духа от тела.
В АВ. I.1 лучник – Владыка Речи (Vācaspati) с божественным разумом; что соотносится с Р̣В. VI.75.3, где тетива «готова говорить», и, будучи натянутой до уха «шепчет как женщина», причём очевидно, что она соответствует голосу (vāc), как органу выражения, а стрела – мысли, выраженной в слышимой речи. Так, в АВ. V.18.8 о брахманах, человеческих образах Владыки Речи, говорится как об имеющих острые стрелы, которые не пускаются впустую, причём язык – их тетива, а сами стрелы – грозные речи; в БУ. III.8.2, проницательные вопросы сравниваются со «стрелами, пронизывающими недругов». Именно такое понимание подразумевает корень iṣ (стрелять), ср. iṣu, iṣukā (стрела) и понятное нам разговорное «shoot» в значении «высказаться»; в АБ. II.5, «побуждаемый разумом, голос говорит» (manasā vā isitā vāg vadati); голос действительно действует, но на самом деле действует разум (ДжУБ. I.33.4).
Следовательно, «стрела» может обозначать как буквально древко с оперением, так и «крылатое слово»: санскр. patatrin «крылатый», которое может обозначать как птицу, так и стрелу, покрывая оба значения своим смыслом; быстрый и безудержный полёт мысли часто сравнивается с птичьим, а символизм птицы и крыла близок к символизму стрел. Язык стрельбы из лука в действительности может быть применён ко всем вопросам мышления и действия. Так, корень sādh означает прямое движение к цели, а производное слово сāдху обозначает святого; в качестве прилагательного это слово может применяться и к лучнику (Р̣В. I.70.6) и к стреле (Р̣В. II.24.8), и «не подобает царю совершать что-угодно или всё подряд, но только то что прямо (sādhu)» (Ш́Б. V.4.4.5); таким образом, он не может говорить произвольно и произвольно направлять свои стрелы. Ṛju-ga, «тот, кто идёт прямо», говорится о стреле; и «как мастер стрел выпрямляет (ujum karoti) древко, так мудрый очищает свою волю» (Дх. 33, ср. 80, 145 и М. II.105); в Махāджанака Джāтаке (Дж. VI.66) мастер стрел за работой, выпрямляя (ujum karoti) стрелу, смотрит с одним закрытым глазом, из чего выводится мораль об однонаправленном видении.
Ввиду того, что лук является par excellence царским оружием и добродетельности правителя всегда уделяется особое внимание, будет уместно вспомнить, что санскритское ṛju и палийское uju, упомянутые выше и означающие «прямой», относятся к общему корню, который подразумевает также «правоту», «чистоту» и «царственность» (лат. regere и rex и санскр. rājā). C традиционной точки зрения, царь не является «абсолютным» правителем, но только управлявшим в рамках трансцендентного закона, с которым согласуются законы для человечества[9]. Шанкара неоднократно обращался к примеру из притчи о мастере стрел, чтобы дать пример созерцательного сосредоточения (в комментарии к БУ. III.9.28.7 к Бадарāйане, Sariraka Mimansa Sutra VII.11, стр. 800 Bib. Ind. ed.); как замечал св. Бонавентура: «Ecce, quomodo illumination artis mechanicae via est ad illuminationem sacrae Scripturae, et nihil est in ea, quod non praedicet veram sapientiam (De red. artium ad theologiam, 14)».
Противоположность sādh aparadh, что значит «промахнуться в цель», то есть «сбиваться с пути», «отклоняться», «терпеть неудачу», «грешить»: эти смыслы едва ли разделены в ТС. VI.5.5.2, где Индра, выпустив стрелу во Вр̣тру, подумал «Я стреляю мимо» (aparādham); ср. II.5.5.6, где тот, кто не попадает в свою цель (avavidhyati) становится всё более злым (pāpiyān), при том, что тот, кто не промахивается остаётся таким, каким надо быть. Такое сравнение не чуждо также и Платону, у которого, как и в Индии и Персии, оно является метафорой выслеживания или облавы (ίχνεύω; mṛg), происхождение чего следует отнести к культуре охоты, идиомы которой сохранились до сих пор в выражениях «попасть по (или промахнуться) по цели», frapper le but. От корня vyadh («пронзать») образуются слова vedha и vedhin («лучник») и, возможно, vedhas («мудрый» в смысле «проницательности»). Последнее слово некоторые образуют от vid («ведать» или «находить»), но существуют формы близкие к vyadh и vid, особенно императив viddhi, который может значить «познай» и «пронзи» или то и другое одновременно. Эта двусмысленность особенно заметна в ДжБ. IV.18.6, Мунд̣ Уп. II.2.2 (см. ниже) и БГ. VII.6. Вербальные стрелы брахмана «пронзают» его хулителей (АВ. V.18.15). Сравнение мудрейшего монаха с «безупречным стрелком» (akkhana-vedhin)[10] часто встречается в палийских буддистских текстах, часто в сочетании с другими эпитетами типа durepātin («дальнобойный»), Sadda-vedhin («стреляющий на звук») и vālavedhin («рассекающий волос») (А. I.284, II.170, IV.423, 494; М. I.82 и т.д.). Мил. 418 говорит о четырёх «членах» лучника, как о тех, которыми должен обладать истинный монах:
Подобно лучнику, о царь, пускающему стрелы, который прочно упирается ступнями в землю, держит колени прямо, вешает колчан на талии, поддерживает всё тело в устойчивом равновесии, берёт лук обеими руками[11], сжимает кулаки не оставляя зазоров между пальцами, вытягивает шею, смыкает уста и один глаз, целится (nimittam ujum karoti) и улыбается при мысли «я пронжу»[12]; так же, о царь, должен йог (монах)… мыслить, «Стрелой знания я пройду через любой изъян…». И вновь, о царь, как лучник имеет выпрямителя стрел для выпрямления согнутых, поломанных и неисправных стрел… И вновь, о царь, как лучник упражняется[13] в стрельбе по цели… с раннего утра до позднего вечера…
Подобно лучнику, практикующемуся с утра до вечера,
И зарабатывающему высокий результат никогда не пренебрегая практикой
Сыновья Будды утруждают своё тело,
И никогда не уклоняясь от этого труда, становятся последователями (arhat)

Ввиду того, что лук является par excellence царским оружием, искусство обращения с ним предназначается также для царей, как божественное величие для священников (Ш́Б. XIII.1.1.1-2). Именно в силу того, что они Кш̣атрии, Рāма и Бодхисаттва могут совершать подвиги с луком. Подобно рукам царя, два «плеча» лука отождествляются с Митрāварунау, mixta persona священничества и царства; при обряде коронации священник протягивает царю лук, называя его «Победителем-драконов Индры», так как царь является земным воплощением последнего, воином и жрецом, и должен победить драконов в самом себе; он также вручает ему три стрелы, относящиеся к земному, воздушному и небесному мирам (Ш́Б. V.3.5.27 f., V.4.3.7).
Лук, как символ силы соответствует концепции о силе Божьей, дарованной Гавриилом Адаму для его защиты, как говорилось выше в турецких текстах. Именно с этой точки зрения мы можем понять широко распространённые ритуалы с пусканием стрел в четыре Стороны Света; ср. Р̣В. VI.75.2: «С луком пусть мы завоюем земли». Из Курудхамма Джāтаке (Дж. II.372) мы узнаём, что цари на трёхлетнем фестивале «украшали себя с величайшей тщательностью, и одевались подобно богам… представая перед Яккхой Читарāджей они должны были выстрелить по четырём направлениям стрелок компаса, украшенных цветами». В Египте выстрелы из лука в четырёх направлениях пространства были частью ритуала коронации фараонов[14]. В Китае, при рождении престолонаследника, глава лучников «с луком из тутового дерева и шестью стрелами из веток дикого рубуса стрелял в Небо, Землю и четыре Стороны Света (Ли Цзи X.2.17)[15]; так же происходило и в Японии[16].
Такой ритуал очевидно являет солярный архетип, так как то, что царь выпускает четыре отдельных стрелы отражает сверхъестественное искусство стрельбы, в котором четыре Стороны Света пронзаются и в действительности охватываются одним лучом. Это искусство, известное как «Проникновение в сферу» (cakka-viddham, где cakka означает «круг мира») описывается в Сарабханга-джāтаке, (Дж. V.125f), где оно относится к Бодхисаттве Джотипāле, «Хранителю Света» и «безупречному стрелку» (akkhana-vedhin). Джотипāла – сын царского министра-брахмана, и не смотря на то что лук это оружие кш̣атриев, владение им брахманом, как представителем Брахмана (sacerdotium) in divinis, полностью законно, так как «он глава одновременно священства и царства» (Ш́Б. X.4.1.9), и как любой аватāра, «одновременно жрец и царь». Джотипāле царь велит сразится с придворными лучниками, некоторые из которых являются «безупречными стрелками», способными расщепить волос или летящую стрелу. Джотипāла смутился, спрятав свой лук, латы и тюрбан под накидкой, принял такую честь и натянул свой лук; он стоял во всеоружии, и держал наготове стрелу «с бриллиантом на острие» (vajiragga – значение этого мы уже поясняли), «он сбросил покров (sānim vivaritvā) и шагнул вперёд (nikkhamitvā) подобно принцу змей (nāga-kumāro) появляющемуся из недр земли. Он начертил круг[17] в центре прямоугольного замкового двора (который символизирует мир), и стреляя оттуда, защищался от бесчисленного множества стрел, выпускаемых в него лучниками из четырёх углов[18]; после этого он сказал, что готов поразить всех этих лучников одной стрелой, но они не рискнули согласиться на такое испытание. Вместо этого в четырёх углах повесили по связке бананов, а Бодхисаттва «привязав тонкую алую нить (ratta-suttakam) к оперению стрелы и прицелился в связку на одном из деревьев. Стрела пронзила её, а потом вторую, третью и четвёртую, и снова к первую, которая уже была нанизана, и вернулась в его руку, и все деревья оказались охвачены кольцом нити»[19].
Это ясное отражение доктрины «нити духа» (sutrātman), в соответствии с которой солнце, касаясь всего, соединяет эти миры Сторонами Света и через нить духа, как драгоценные камни нанизываются на нить[20]. Стрела равнозначна «игле», и можно даже сказать, что что в описанном выше примере Стороны «сшиты» с общим центром; а оперение стрелы, или зарубка для тетивы, к которой прикреплена нить соответствует ушку иглы[21]. Обычно стрела не оставляет никакого видимого следа своего движения, хотя стоит заметить, что стрелой с тонкой нитью можно выстрелить на другой берег, когда нет возможности пересечь воды иначе, а с помощью этой нити можно протянуть верёвку, которая соединит два берега; и в этом смысле символизм стрельбы из лука можно сравнить с символизмом моста. Тот же принцип действует и в современных спасательных устройствах, которые выстреливают, в данном случае при помощи ствола, верёвку, с берега в направлении тонущего корабля, и с помощью этой верёвки создаётся настоящая «нить жизни».
Более того, в Китае действительно пользовались стрелой с привязанной нитью для ловли птиц, что отчётливо видно на инкрустированной бронзе династии Чоу, хранящейся в художественном музее Уолтерса, в Балтиморе. Эскимосы также использовали стрелы со съёмными наконечниками и привязывали к ним шнур для охоты на каланов[22]. То же можно увидеть и при охоте сетью на корде, или арканом; также и при ловле рыбы, где уда соответствует луку а крючок с ушком – пронзающей стреле. Во всех этих случаях охотник, аналогичный божеству, соединяет с собой жертву посредством нити, которую он притягивает к себе. Об этом говорит Шамс-и-Табриз:
Он дал мне конец нити, нити полной зла и обмана: «Тяни» – сказал он, «и я должен тянуть за неё, не порвав»[23].
Известный фрагмент из Махāбхāраты (I.123.46 f. в новой пунской редакции) описывает экзамен учеников Дроны в искусстве стрельбы. Ремесленником был изготовлен искусственный орёл (bhāsa), которого поместили на вершину дерева в качестве цели. Трёх учеников спросили: «Что вы видите?» и каждый отвечал: «Я вижу Вас, дерево и орла». Дрон̣а воскликнул: «Идите прочь! Эти трое не смогут поразить цель», и обратился к Арджуне – «тебе стрелять по цели». Арджуна натянул тетиву (vitatya kārmukam), и Дрона продолжил: «Ты тоже видишь дерево, меня и птицу?», Арджуна ответил: «Я вижу только птицу». «Что именно ты видишь?» «Я вижу только её голову». Удовлетворённый Дрона сказал: «Выпускай стрелу» (muñcasva). Арджуна выстрелил, и поразил цель отсёкши голову птицы. После этого Дрон̣а дал ему оружие от которого нет защиты – «Голову Брахмы», которую нельзя использовать против людей; не стоит сомневаться, что речь здесь идёт о сообщении мантры посвящения, «тайны» стрельбы из лука[24]. Это история о неоценимой важности целенаправленного сосредоточения усилий.
В публичном соревновании[25] Арджуна продемонстрировал владения приёмами магии, используя нужные виды оружия чтобы создать и уничтожить явления любого рода, а затем из едущей колесницы выпустил пять стрел в пасть движущегося стального вепря, и двадцать одну в отверстие подвешенного и раскачивающегося коровьего рога[26]. К великому состязанию за руку Драупадӣ[27] её отец приготовил очень тугой лук, который не сможет натянуть никто, кроме Арджуны, а также он сделал «устройство, подвешиваемое в воздухе вместе с золотой мишенью» (yantram vaihayasam... krtimam, yantrena sahitam... laksyam kāncanam), и объявил, что «тот, что натянет этот лук и им, с этими стрелами, попадёт сквозь и пронзит цель (atītya laksyam yo veddhā), получит мою дочь». Когда состязающиеся царевичи собрались, ко всем обратился брат Драупадӣ:
Слушайте, о дети Земли: Вот лук, цель и эти стрелы; попадите пятью стрелами так, чтобы они прошли в отверстие устройства (yantrachidrenābhyatikramya lakśyam samarpayadhvain khagamair daśārdhaiḥ)[28].
Тот, кто из славного рода, силён и красив, покажет такое мастерство, сеогдня же получит в жёны мою сестру, в этом нет сомнения.
Это мог сделать только Арджуна; его стрела пронзила цель с такой силой, что вошла в землю позади неё.
Сам язык этих текстов говорит об их символической значимости. Подвиг сам по себе – прерогатива Индры, потомком которого является Арджуна, тогда как Драупадӣ, его награда, есть очевидно Ш́ри (Фортуна, Тихе, Базилея). Почти без изменения формулировок здесь можно увидеть рассказ о завоевании высокой победы, чем можно завоевать одним осязаемым оружием. Это видно более явно в нижеприведённой цитате из Мун̣д̣ака Упаниш̣ат. Между тем стоит заметить, что слово muñcasva (выпускай [стрелу]) образовано от корня muc («отпускать»), как и mokṣa и mukti («духовное освобождение», последняя «цель» человека). Kārmuka («лук») буквально значит «сделанное из дерева kṛmuka», дерева, о котором в Ш́Б. VI.6.2.11 говорится как о «вершине пламени Агни, которое укоренено в земле»; следовательно лук, как острие стрелы[29] участвует в природе огня. Первое значение слова yantra – «препятствие»; подвешенная yantra, через отверстия которой нужно пустить стрелы, и это вряд ли что-то иное кроме солнечного символа, то есть, представление Солнечной Двери, путь через которую ведёт к Брахману: «Там человек достигает высшего места»[30]. Цель, какой бы не была её форма, является «золотой», что отражает основной смысл «золота», а именно, свет и бессмертие; именно их нужно достичь через отверстия диска, подобного тому «устройству» о котором шла речь, что соответствует выражениям «выше неба» (uttaram diva[31]) и «выше Солнца» (parea ādityam[32]), о котором говорят как об «отцовской половине неба» (divi parārdha[33]), ύπερουράνιος όπος Платона, который так и не был полностью разъяснён[34] и не имеет имени[35], как и те, кто его достигают. Kha-ga, «стрела», это также «птица», и, буквально, «странствующий через пустое пространство»; но kha это также и сам элемент пространства[36] и в таком качестве это символ Брахмана – «Брахман это пустота, изначальное пространство пневмы… благодаря которому я знаю то, что следует знать» (kham brahma, kham purāam vāyura... vedainena veditavyam[37]).
Здесь, на самом деле, присутствует смысл попадания в удалённую, и даже невидимую цель, которая описывается как вершина мастерства стрельбы в Muṇḍak Upaniṣat (II.2.1-4). В первых двух стихах Брахман описан как единство противоположностей, summum bonum, истинно бессмертное: «Это в это знание следует проникнуть, познай его, дорогой» (tad veddhavyam, somya viddhi). Третий и четвёртый стихи продолжают рассуждение:
3.Взяв великое оружие – Ом упанишад, вложи в него стрелу, заострённую почитанием (upāsana-niśitam)[38]. Натяни тетиву мыслью, погруженной в То (tadbhāva-gatena cetasā): цель (lakśyam) – это То, непреходящее, пронзи её (viddhi)[39], дорогой!
Ом это лук, Дух (ātman, Сам)[40] – стрела, Брахманом зовут эту цель: она пронзается[41] только бдящим; пусть имеющий стрелы станет одним с ним (tanmayo bhavet).
Здесь сделано уже привычное отождествление атмана с брахманом. Подобное проникает в подобное; духовное начало, представленное стрелой, это, ни в коем случае не эмпирическое эго, но имманентное Божество, тождественное себе начало всех существ: «Его нужно извлечь из собственного тела, как стрелу из тростника» (КУ. VI.17); или, словами МУ. VI.28, «выпустить» и «дать свободу» от тела как стреле от лука.
В МУ. немного отличается формулировка, но смысл остаётся тем же: существуют препятствия, которые нужно преодолеть перед тем, как цель будет достигнута. В МУ. VI.24 говорится, что «Тело это лук, Ом – стрела, разум – её острие, тьма – цель (lakṣyam)[42]; пронзив (bhitva)[43] тьму, человек идёт к тому, что не объято мраком, сияния Солнца (т.е. золота), что светит в самом солнце, в Огне и молнии[44]. В VI.28 говорится об обладании, или преодолении (atikramya) объектов чувств (sensibilia, τά αίσθήτα), и при помощи лука стойкости, тетива которого – странничество, а стрела – свобода от самомнения (anabhimānamayena caiveṣunā), поражает (nihatya) стража врат Брахмана[45], лук которого – жадность, тетива – гнев, и стрела – желание, и достигает Брахмана.
Преодоление препятствий это общее качество подвига; об этом уже упоминалось выше, при описании турецкой практики, и в Дж. V.131 Джотипāла пронзает сотню брёвен, связанных в одну (ekābaddham phalakasatam vinijjhitvā). В Виш. 674 лучник совершает труднейший подвиг, пронзая сто бревен (phalakasatam-nibbijjhanam) с расстояния примерно в пятьдесят метров; лучник стреляет вслепую и стоит на движущемся колесе (cakka-yante aṭṭhāsi); когда нон приближается к цели, ему даёт знак (saññā)[46] звук удара палки по цели; и направляемый звуком, он выпускает стрелу и пронзает все брёвна. Лучник являет собой «Знание пути» (magga-ñāna), а полученная подсказка – «Полученное знание» (gotrabhū-ñāna), которое можно сравнить с «напоминанием» о цели, которую нужно достичь; связка брёвен обозначает «столпы или средоточия алчности, враждебности и заблуждения» (lobha-dosa-moha-kkhandhā); «намерение» или «цель» (ārammana) это Ниббана (Nirvāna)[47].
Можно привести ряд стоящих параллелей из других источников. Так, Шамс-и-Табриз: «Каждое мгновение это, так сказать, стрела в луке тела: если она выпущена из лука, она попадает в цель»[48]. Говоря о том же он восклицает: «Лети, лети, о птица, в свой родной дом, ты покинула клетку и твои крылья расправлены широко… Лети же из этой клетки, раз твоё достоинство – мир духа[49] и действительно: «Птицей жертвователь достигает небес»[50]. Его великий последователь Руми сказал: «Только прямую стрелу кладут в лук, но этот лук (самого себя) имеет только погнутые и кривые стрелы. Будь прямым, как стрела, и покинь лук, так как без сомнения каждая прямая стрела будет выпущена из лука (к цели)»[51].
Точно так же у Данте[52]; «Туда (т.е. к Вечному слову как к цели)[53], в завещанную высоту, Нас эта сила тетивы помчала, Лишь радостную ведая мету»[54]. «Ом как стрелу» можно сопоставить с Облаком Неведения (гл. 38): «Почему пронзает она небеса, эта малая и краткая молитва из одного слога?» На что отвечает неизвестный автор в Epistle of Discretion: «Такой слепой бросок острым дротиком страждущей любви никогда не попадёт мимо цели, имя которой – Господь»[55].
В завершение, я обращусь к практике стрельбы из лука как «спорта» в Японии в наше время, по сведениям ценного труда, составленного мистером Вильямом Эккером (William Acker), американским учеником господина Тошисуке Насу (Toshisuke Nasu), наставник которого, Ичикава Кожуро Кийомитсу (Ichikawa Kojurō Kiyomitsu), «был свидетелем использования лука в боевых действиях, и умер в помещении для тренировок натягивая лук в возрасте восьмидесяти лет». Книга[56] – перевод наставлений Тошисуке Насу и комментария к ним. Цитаты из неё говорят о том, как мало этот «спорт» имел общего с простым отдыхом, который подразумевает понятие спорта в светской культуре:
Поза – это основа всего прочего в искусстве стрельбы. Когда ты занимаешь место напротив мишеней, нужно удалить все мысли других людей из своего сознания, и почувствовать, что дело стрельбы касается только тебя одного… Когда ты с этим поднимаешь глаза к мишеням, ты не просто смотришь на них, но сосредотачиваешься… ты должен делать это не только глазами, механически, как делал это раньше, ты должен понять, как делать всё это из живота.
И ещё:
Под до̄зрокурӣ понимается положение тела точно на основании ног. Следует думать о себе как о Ваирочана Будде (т.е. Солнце), спокойном и бесстрашном, и ощущать себя подобным ему, покоящимся в середине мироздания[57].
При подготовке к стрельбе, огромное внимание уделяется расслаблению мышц, и состоянию спокойствия, достигаемому простым дыханием; точно как в практиках созерцания, в основе подготовки к которым лежит «отпускание». В прицеливании (mikomo, от miru (видеть) и komu (нажимать)) лучник не просто смотрит на цель, «проникает внутрь» или «продавливает» её своим взглядом, как бы предвидя поражение цели стрелой. Дыхание стреляющего должно регулироваться так, чтобы «сосредоточить всю силу в ямке живота – о постигшем это можно говорить, как о постигшем искусство стрельбы»[58]. В этом замечании о дыхании явно прослеживается влияние Дзен (санск. dhyāna), а во внимании «духу» (ki, кит. chi, санскр. ātman, prāna) – даосское влияние. Мистер Эккер отмечает, что все японские искусства практикуются и имеют статус «путей» (Michī, кит. tao), то есть – духовных дисциплин:
можно даже сказать, что это особенно проявляется в стрельбе и фехтовании, так как некоторые лучники говорят, что, попал ли ты в цель или нет не имеет никакого значения, а действительно важно – что ты получил от стрельбы в духовном плане[59].
Вершина стрельбы это отпускание… поза, подготовка, осанка, поднятие лука, натяжение, задержка – всё это только подготовительные действия. Всё значение имеет непреднамеренное отпускание, достигаемое собиранием воедино всей осанки стрелка… состояние в котором оно происходит само собой, когда дыхание лучника как бы имеет сокровенную силу слога Ом… в это мгновение осанка стрелка идеальна, как если бы он не осознавал что стрела выпущена… говорят, что такой выстрел оставляет после себя длительный резонанс – стрела движется так же тихо, как дыхание, и воспринимается почти как живая… до самого последнего момента ни тело, ни разум не должны помешать… (Поэтому) японская стрельба из лука это более чем «спорт» в западном смысле; она включается в Бусидо, Путь Война. Более того, Семь Путей основаны непосредственных принципах, а не на простом рассуждении

Натянув достаточно,
Уже не «выбрасываешь», а «ведёшь» её,
И «всё же не сдерживаешь»
Лук никогда не знает
Когда стреле пора.

Действительное высвобождение стрелы подобно освобождению практикующего созерцание, путь которого от дхйāны к самāдхи, от contemplatio к raptus, действительно происходит внезапно и почти неосознанно, самопроизвольно, словно не имея причины. Если все приготовления были выполнены верно, стрела, как ручная птица, сама найдёт свою цель; точно как человек, который, покидая это мир «свершив дела» (krtakrtya, katam karanlyam), свершив то, что надо было свершить, не должен гадать, ни что с ним станет, ни куда он идёт, так как он неизбежно найдёт «бычий глаз» (т.е. центр мишени – прим. пер.), и пройдя через эти солнечные врата, войдёт в эмпирей, что выше неба.
Здесь можно увидеть, как в традиционном обществе любая, даже обыденная деятельность становится частью Пути, и что в таком обществе нет ничего «профанного»; противоположность чему мы наблюдаем в светском обществе, где нет ничего святого. Мы убедились, что даже «спорт» может быть йогой, и что деятельная и созерцательная жизнь, внешний и внутренний человек, могут быть объединены в едином бытии, где оба «я» действуют сообща.

Жаждущие и стремящиеся достичь высот внутренней жизни достигнут этого не многим вниманием к ближним, а сосредоточением внимания на Боге.
Найдя Бога и держась его, мы возвращаемся к тварным намерениям со сдержанностью и усмотрением.
The Golden Fountain






























Связь с переводчиком
m.makovchik@gmail.com



* Русский перевод по Studies in Comparative Religion, Vol. 5, No. 2 (Spring, 1971). © World Wisdom, Inc.
[1] Расшифровка сокращений приведена в конце книги.
[2] Впервые напечатана в Константинополе в 1847 н.э. Подробное исследование этой работы и турецкой школы стрельбы опубликовано Иоахимом Хейном (Joachim Hein) (Bogenhandwerk und Bogensport bei den Osmanen, Der Islam, XIV (1925), 289-360, and XV [1926], 1-78); моё исследование основано на его труде.
[3] В противоположном направлении «Путь», от лучника к (солнечной) цели, очевидно, «равнозначен» горизонтальной проекции Axis Mundi: и двигаясь по этому пути лучник всегда занимает «центральное» и «райское» место относительно всего остального «Поля». Далее будет показано, что использование двух целей это, в ином понимании, также и стрельба в двух противоположных направлениях, один выстрел с места лучника, а второй по направлению к нему; стрельба с позиции позади второй цели подразумевает возвращение стрелы на исходную позицию, и очевидно, что два этих направления есть «восхождение» и «нисхождение», и что «Путь» есть вид Лестницы Якова.
[4] Составной лук впервые появился в Месопотамии при династии Аккад (около двадцать четвёртого века до н.э.) W.F. Albright и G.E. Mendenthall, «The Creation of the Compound Bow in Canaanite Mythology», fount. Near Eastern Studies, I (1942), 227-29, цитата по H. Bonnet, Die Waffen derVölker des alten Orients (Лейпциг, 1926), стр. 135-45.
[5] A. N. Poliak, "The Influence of Chingiz-Khān's Yāsa Upon the General Organization of the Mamlūk State," Bull. School Oriental Studies, X (1942), 872, n. 5, сообщает об арабских копьеносцах, которые составляли наследственную корпорацию и скрывали «секреты своего профессионального образования» от публики, сообщая, что искусство этих рамма̄хов «было консервативным, претендующим на наследование от Сасанидов и первых исламских воинов»; эти данные взяты из книги, упомянутой как Kitāb fi'Iln al-Furūsīya, MS, Aleppo (Ahmadīya).

[6] Ср. «Ану громко крикнул и говорил в собрании, целуя лук», в Babylonian Legends of Creation (Лондон, 1931), стр. 67, шестая табличка, Is. 64, 65.
[7] Agni Anīkavat, будучи его целью (anīka), является неотъемлемой частью божественной стрелы, которая не отклоняется от цели, и при помощи которой бог поразил дракона в начале времён; а значит, он равнозначен всей стреле, так как «куда движется остриё, движется стрела (Ш́Б. II.3.3.10, II. 5.3.2, II.5.4.3.8; АБ. I.25, и т.д.). Таким образом, это также и вершина громовой стрелы (vajra), которой был сокрушен дракон (Ш́Б. III.4.4.14); так как с вершины этой ваджры, как из этимона «образуются» стрелы (ТС. VI.1.3.5; Ш́Б. III.4.4.14); слово ваджра также означает «бриллиант»; мы часто видим, что стрелы солнечных героев описываются «с бриллиантом на острие». В понимании любви (Кāма) как огня, и Агни с «пятью стрелами», берёт начало иконография Кāмадевы, бога любви, как лучника.
[8] Ср. Платон, Пир, 187 А, и Государство 439 B. Для достижения любой эффективности необходимо сотрудничество противопоставляемых сил, что есть основной принцип индийской, и любой традиционной философии.
[9] См. мою работу Spiritual Authority and Temporal Power in the Indian Theory of Government (Нью-Хэвен, 1942), n. 14a, и далее. Закон, или правда (дхарма) есть принцип царствования (БУ. I.4.14, и пр.); и эта «правда» отличается только от «истины» (satyam) и только в том, что она применяется непосредственно (Шанкара БУ. I.4.15). Правление, это, другими словами, искусство основанное на точной науке; и здесь, как и в случае других искусств, ars sine scientia nihil.
[10] Словарь Общества палийских текстов объясняет слово akkhana весьма неудовлетворительно. Его настоящий эквивалент это санскритское ākhana («цель»), как в ДжУБ. I.60.7.8 и ЧУ. I.2.7,8 ср. ākha в ТС. VI.4.11.3, примечание Кейт (Keith) и Панини (Pāini) III.3.125, варттика 1.
Sadda-vedhin (śabda-) ср. Мбх. (Poona, 1933), I.123.12-18 где Экалавья, Наиша̄дец, который освоил искусство (laghutva) стрельбы (isvastra) сделав глиняную статую Дрон̣ы и упражняясь перед ней как перед учителем, стреляет семью стрелами в глотку собаке которую не видит, но лай которой слышит.
[11] Dve hatte sandhiṭṭhânam âropeti (неверно истолковано Рис-Дэвидсом) может значит только «сборка лука», т.е. соединение двух его частей, sandhi-ṭṭhânam, это соединение и «рукоять»; ср. Дж. III.274 и IV.258 dhanum adejjham katvāna, букв. «делая лук не состоящим из двух частей», Мхв. VII.19. Dhanum sandhāya и Мил. 352 cāpāropana, «разбор и собирание лука» (как у стрелкового оружия). Āropeti значит «соединить вместе», что может относится и к натягиванию лука, как в Дж. V.129 dhanuhi... jiyam āropetvā; а sandahati (sadhā) – «соединять» может также означать зацепление стрелы за тетиву, как в Дж. IV.258 usum sandhāya.
Словарь терминов стрельбы для пали и санскрита потребовал бы отдельной статьи, и я подметил только некоторые слова, насыщенные значениями этого искусства.
[12] Ср. Дж. IV.258: «Думая: – я пронжу его, - и найдя его слабость – завладею им». Nimittam ujum karoti может также значить «принимая верное решение».
[13] Upāsati (санскр. upās) обычно значит «сидеть рядом», «сидеть под», «ожидать», «почитать», «поклоняться»; Мил. 352 говорит о зале, (upāsana-sālā) (=santhāgāra, С. V.453), в котором умелый лучник учит своих последователей (antevāsike, живущих здесь же учеников, ср. А. IV.423). Другими словами, практика стрельбы это буквально и есть «поклонение». В Дж. V.127f. Джотипāла посылается к мастеру в Таккашиле чтобы изучить искусство полностью (sippam). За это платиться цена в «тысячу». Когда мальчик становится экспертом, мастер даёт ему клинок, и «лук из бараньего рога и колчан, оба искусно скрепленные» (sandhiyutta- ) и свой нагрудник и тюрбан (тем самым признавая ученика своим последователем).
«С раннего утра до позднего вечера» может подразумевать день и ночь. В Мхб. (Пуна) I.123.7, Арджуна решает практиковать абхйāсу, первое значение которой «стрельба по цели» (ср. «намерение», «устремление» самонаправленность), а производные значения «упражнение», «практика», или «обучение» любого рода.
[14] A. Moret, Du caractère religieux de la royauté pharaonique (Париж, 1902), стр. 105-6 (стр. 106, н. 3: «II semble que cette cérémonie ait pour but de definir le pouvoir qu'a Pharaon-Horus de lancer, comme le soleil, ses rayons dans les quatre parties du monde»). В рельефе из Карнака (E. Lepsius, Denkmaler [Лейпциг, 1850-59], III, Pl. 36b), Тутмос III изображён стреляющим именно таким образом, ведомый Хором и Сетом; в более позднем рельефе двадцать пятой династии (E. Prisse d'Avennes, Monuments égyptiens [Париж, 1847], Pl. XXXIII; H. Schafer, Agyptischer und heutiger Kunst und Weltgebaude der alten Agypter [Берлин, 1928], Abb., 54 and idem, "König Amenophis II als Meister-Schūtz," Or. Literat. Zeitschr., [1929], col. 240-43) королева стреляет по круглым хлебам, которые ясно обозначают Стороны Света; надпись сообщает, что она получила луки Севера и Юга и стреляет в направлении каждой из Сторон; в ритуале sed, позже, в течении правления, будут повторены ритуалы возведения на престол и обожествления, несомненно обновляющие царскую власть. Этот ритуал сопровождается, или, возможно, замещает другой, в котором в каждую Сторону Света выпускается по птице; птица и стрела здесь – разнозначные символы.
В Ш́Б.I.2.4.15 f. и ТБ.III.2.9.5 f., когда жрец четырежды взмахивает деревянным мечом, это делается, во всяком случае, для подавления Асуров во всех трёх мирах и во «всяком четвёртом мире, который может быть или не быть за пределами этих трёх». В венгерском ритуале коронации тоже взмахивают мечом, а также выпускают стрелы в направлении четырёх сторон света этого мира.
Ш́Б.V.1.5.13 f. и V.3.5.29, 30 описывает ритуальное использование семнадцати и трёх стрел. Семнадцать стрел соответствуют «семнадцатеричному Прāджапати», и семнадцатая из них это одновременно столб, вкруг которого должны повернуть колесницы в ритуальном состязании (из других источников нам известно, что этот столб символизирует солнце); нет сомнения в том, что стрельбы символизирует и подразумевает «правление одного над множеством». Три стрелы, одна из которых пронзает, вторая ранит, и одна промахивается, соответствуют трём мирам.
[15] Это было понято B. Karlgren ("Some Fecundity Symbols in Ancient China," Bull. Mus. Far Eastern Antiquities, II [Стокгольм, 1930], 51) как ритуал плодородия, выполняемый для детей мальчиков, представляемых стрелами: C.G. Seligman ("Bow and Arrow Symbolism," Eurasia Septentrionalis Antiqua, IX [1934], 351) оспаривая точку зрения Karlgren, верно замечает, что что первостепенное значение ритуала это «наивысшее утверждение силы». Но и этот автор, всё же, не видит, что эротический символизм стрельбы (выступающий привычным) и символизм стрельбы как проявления власти ни в коем случае не являются взаимоисключающими. Так, лучи Солнца, которое оно посылает («выстреливает») перед собой (ср. Аполлон Феб) являются одновременно подчиняющими и порождающими (ср. ТС.VII.1.1.1 и Ш́Б.VIII.7.1.16-17, и работу А.К. Кумарасвами «The Sun-Kiss», Journ. Amer. Oriental Soc., LX (1940), 50, н. 13, 14). То же справедливо и для санскритского корня sṛj«выпускать». Он иможет применяться как к пусканию стрелы, так и к акту порождения, и именно поэтому Прāджапати «проецирует» (sṛjati) своё потомство словно «лучи».
[16] Повесть о доме Тайра (тринадцатый век): см. A. L. Sadler, "The Heike Monogatari," Trans. Asiatic Soc. Japan, XLVI (1918), Pt. 2, 120.
[17] В напечатанном тексте сказано maṇḍapa«беседка», но в первом стихе верно читать maṇḍala. То, что стрелок стоит в круге и стреляет в четыре угла квадратного поля, соотносится с квадратным основанием храма, небом и землёй как «кругом» и «квадратом»; также верно, что земля может описываться как круг, и основание купольного храма может быть круглым, но всё же земля является квадратом в том отношении, что у неё есть четыре Стороны Света. Положение лучника относительно четырёх четвертей квинтессенциально, и в силу этого он выше их; «поле» соответствует всему что «под Солнцем», правителем всего, что оно обозревает.
[18] Неуязвимость Бодхисаттвы соответствует неразрушимости солнечного Дыхания прāн̣ы в ДжУБ. I.60.7-8 и ЧУ. I.2.7-8.
[19] Стоит обратить особое внимание на второе попадание стрелы в цель; без него круг бы не был замкнут. Этого достаточно для подтверждения метафизической основы там, где принято видеть просто сказку. При серьёзном изучении становится ясно, что все настоящие народные сказки и предания имеют эту составляющую; также бессмысленно заявлять, что первобытным или примитивным людям не хватает идиом для выражения наиболее отвлечённых идей, словесно или визуально. Правильнее сказать, что именно наш язык обеднеет, если мы забудем их идиомы.
[20] Ш́Б.VI.7.1.17, VIII.7.3.10 (Солнце – это узел, к которому Стороны Света привязаны воздушной нитью); БУ.III.6.2; БГ. .VII.7; Иллиада VIII.18 f; Платон, Театет 153 C, D; Законы 644 E, "One Golden Cord"; Данте, Рай, I, 116 questi la terra in se stringe; W. Blake,"I give you the end of a golden string"; и т.д.
«В Гилките есть место, в котором, как рассказываютесть золотая цепь свисает с неба до самой земли. Каждого, кто подозревается в грехе или лжи ведут к ней и заставляют подержаться за неё (как в Законах Платона, 644!), если он клянётся в своей невиновности или правдивости. Это напоминает описание Гомера (Иллиада VIII.18 и далее), и Золотую Цепь Гомера, которая была сохранена неоплатониками и алхимиками в средние века» (W. Crooke, Folklore, XXV [1914], 397).
[21] «Эта нить связана с иглой: игольное ушко не годится для верблюда», т.е. души и тела. (Руми, ред. Р.Л. Николсона, Матхнави, I.3065: ср. I.849, связь причинности; 11.1276, верёвка и колодец).
[22] O.T. Mason, "North American Bows, Arrows and Quivers," Smithson. Rept. 1893 (Вашингтон, 1894), стр. 631-79. Этим источником я обязан доктору Карлтону С. Куну из музея Пенсильванского университета.
[23] В издании Р.А. Николсона Diwan-i-Shams-i-Tabriz (Кембридж, 1898), ода 28. «Держи свой конец нити, чтобы он мог держать свой» (Hafiz, I.386.2); «Смотри как я плаваю подобно рыбе, пока он своим крючком не спасёт меня» (W. Leaf, Versions from Hafiz [Лондон,1898], XII.2). Любое полное изложении исламских символов духа требовало бы отдельной работы. Также можно упомянуть дальневосточные параллели, например «Историю о паучьей нити» в Tales Grotesque and Curious Р. Акутагавы, пер. G. Shaw (Tokyo, n.d.), где нить рвётся от эгоизма карабкающегося.
[24] В Мбх. I.121.22,22 говорится, что Дрона лично получил от (Параш́у-) Ра̄мы свои «оружия вместе с секретами их использования! (astrāi... saprayogarahasyāni) и «Книгу Лука» (dhanurvedam).
Дханурведа, рассказывает об искусстве войны и оружии в целом «auch über geheime Waffen, Zaubersprüche, Königsweihe und Omina» и приписывается Р̣ш́и Виш́ва̄митре; существуют и другие манускрипты Дханвурведы (M. Winternitz, Geschichte der indischen Literatur [Лейпциг, 1920], III.532). Моньер-Виллиамс, в своём Санскритско-Английском словаре приводит слово kārmukopaniṣad секрет искусства стрельбы») из Bālarāmāyana.
[25] Мхб. I.125.
[26] В ритуале Маха̄врата (фестивале по случаю зимнего солнцестояния) царём, принцем, или другим лучшим лучником выпускаются три стрелы в цель сделанную из кожи и подвешенную между двух столбов; лучник стоит на движущейся колеснице, которая ездит вокруг алтаря; стрелы должны не пробить цель, а остаться в ней. Это делается для «расщепления» (avabhid) зла (pāpman) жертвователя, подобно тому, как цель «расщепляется» стрелой (ТС. VII.5.10). Кожа часто является символом тьмы (для Р̣В. см. tvac, значение 9 у H.G. Grassmann, Wörterbuch, zum Rig-Veda [Лейпциг, 1873]), и тьма, смерть и грех или зло (pāpman) есть одно и то же (Брахманы, passim). Следовательно, речь идёт об освобождении Солнца, а также и жертвователя от тьмы, что и составляет ритуал.
[27] Мхб. 1.176-79.
[28] В С. 453 Будда встречает молодых людей из Личчхави, упражняющихся в гимназии (santhāgāre upāsanam karonte), стреляя «издалека через замочную скважину» (dūrato va sukhumena tālacchiggalena) и расщепляя каждую стрелу следующей, раз за разом, без промаха (asanam atipatente poṅkhānupoṅkham avirādhitam). Tāla-chiggala (=tāla-chidda) здесь означает не буквально замочную скважину, но то же, что и yantra-chidra в Мхб., отверстие, которое вполне может на языке лучников называться «замочной скважиной», подобно тому, как мы говорим о узких вратах как об «ушке иглы»; в этом же смысле можно передать yantra-chidra из Мбх. как «замочную скважину». И более того, этот весьма удачный термин, так как солнечные врата, пройдя через которые полностью освобождаются (atimucyate), есть «скважина в небе» (divaś chidra ДжУБ. I.3.5; childra ivādityo dṛśyate, AA. III.2.4), а стрела, отождествляемая с Атманом или с Ом (Мунд̣ака Уп.II.2.4, VI.24) может быть понята как «ключ». В этом же отношении стоит обратить внимание, что в традиционных ремёслах замочные скважины часто украшаются солнечными птицами (часто двуглавым Гаруд̣ой или Лебедем), через которых должен пройти ключ, прежде чем будет открыт доступ к тому, что внутри. Этой солнечной птице соответствует «подвешенное устройство» Мбх.
В С. Будда тогда спрашивает лучников, что сложнее «стрелять так, или пронзить волос, расщеплённый сто раз другим волосом?» Ответ очевиден. Он продолжает: «Именно так поступают те, кто проникает в истинные смысл слов «Это печаль» (atha ko... paivijjhanti ye IDAṂ DUKKHAM ti yathābhūtam paivijjhanti).
[Ср. с atipātente выше M.I.8.2 tiriyam talacchayam atipateyya «пронзает тенистую пальму»; но в Дж. I.V.130, 1.1, patesi значит «сбивать». Чаще для передачи «пронзания» используется vijjhati, как в выражении vālavedhi «расщепление волоса». Можно отметить также, что в Дж. V.130 слова koṭṭhakam parikhipanto viya неверно поняты переводчиком (H.T. Francis); Бодхисаттва сбивает (pātesi) своих противников 120,000 стрел, и выбрасывает вокруг себя некий дом», стены которого состоят из сложенных аккуратно использованных стрел; из этого «заграждения из стрел» (sara-gabbha) он позже поднимается в воздух «не повредив» «дома»].
[29] См. прим. 7.
[30] МУ. VI.30. Этим путём проходит солнечный луч, который пронзает его диск, ūrdhva ekasthitas teṣā yo bhitvā sūrya-maṇḍala brahmaloka atikramya в МУ. как и yantrachidrenābhyatikramya в Мбх., что упоминалось выше; ср. Гермес Трисмегист, Lib. XVI.16 άκτις έπιλάμπει διά μοΰ ήλιοΰ.
[31] АВ. . X.7.3.
[32] ДжУБ. 1.6.4.
[33] Р̣В. I.164.12; Ш́Б. XI.2.3.3, и т.д.
[34] Федр, 247С.
[35] Нйāса Уп. 2.
[36] Ср. работу «Kha and Other Words Denoting Zero..., Bull. School of Oriental Studies, VII (1934), 487-97.
[37] БУ. V.1.
[38] В Р̣В. VI.75.15 стрелы «заострены заклинаниями» (brahmasaśita), точно как в Ш́Б. I.2.4 ритуальный деревянный меч наточен чтобы соединится с разящим ураганом. Об Упāсане уже говорилось в прим. 13 как об «упражнении»; в данном же случае оно носит созерцательный характер, как в БУ.I.4.7 ātmety evopāsīta, «Поклоняйся ему как духу», или «Самому себе».
[39] Viddhi, как сказано выше, это общий императив от корня vyadh или vidh – «пронзать, проникать», а корень vid значит знать или находить. Ср. БГ. .VII.7 praktim viddhi me parām, «проникни (или познай) в мою высшую природу», т.е. «природу Того» стиха Мун̣д̣аки. Аналогично, ДжУБ. IV.18.6 (Кена Уп.) «tad eva brahma tvam viddhi ne'dam yad idam upāsate», «познай (проникай) только (в) Брахмана, а на то, что, что почитают здесь люди». Амбивалентность повторяется и в Пали – так, в Уда̄не 9, attanā vedi Вудворд передал как «из самого себя проник (в истину)» [«в», или «с духом» здесь равно допустимо], комментарий: sayam eva aññāti, paivijjhati, «знает или проникает». В С. I.4 patividhitā (v.l. vidhitā) толкуется как ñānena patividdha «те, кто проникли знанием», и это едва ли можно, как Рис-Дэвидс, признать «экзегетической игрой слов», так как мы не считаем двойной смысл слова «проникать» просто «игрой слов». Дело в том, то «искание» истины есть, своего рода, охота; её выслеживают (mṛg, ίχνεύω), целятся, выстреливают в цель, и пронзают. Ср. Дж. pacceka-bodhiānam pativijjhi, «он проник в мудрость Пачека Будды», и Вис. 288 lakkhanapatisamvedhena, букв. «пронзанием цели», но здесь это значит «проникновением в качество» (состояния созерцания). В КБ. XI.5 manasā preva vidhyet, значит «его разумом, как он есть, позволь ему проникнуть»; ср. МУ. VI.24, где о разуме говорится как об острие стрелы.
Аналогичный символизм применён в Вис. I.284, где suci-pāsavedhanam это «сверло для угольного ушка» используемое изготовителем игл; игла здесь значит размышление (sati=smti), c которым связано предвидение (pañña=prajñā).
О penetrabilia и penetralia ср. Исидор Diff. I.435 (Migne, vol. 83, col. 54) penetralia autem sent domorum secreta, et dicta ab eo quod est penitus (penitus значит «внутри», не путать с «penitent»): Mellifluus (ок. 540 н.э.) .) ad regni superni penetrabilia non pervenit quisquam nisi egerit paenitentiam; цитата по R.J. Getty, «Penetralia and penetrabilia in Post-Classical Latin», Amer. Journ. Phil., LVIII (1936), 233-44. ср. также Руми, Матхнави, ред. Р.A. Николсона, I.3503, «Как острие копья проходит через щит».
[40] Ср. выражерние attanā vedi из Удāны 9, упомянутое в предыдущей сноске. Условие проникновения состоит в том, что нужно познать, что «То» есть истина, «То» есть Дух (или Само, - сама суть всех существ), «То это ты» (ЧУ. VI.9.4; ср. ДжУБ. III.143 и мою работу «The ‘E’ at Delph), Review of Religion, V (1941), 18-19.
[41] Ср. БГ. .VI.54 sakyo hy aham viddhah, «Истинно, я проницаем (могу быть познан)».
[42] Конечно, не абсолютная цель, а только препятствие.
[43] Как и в МУ. VI.30 sauram dvāram bhitvā, «пройдя через солнечные врата». Весь этот символизм отражен и в символизме крыши; монах-мастер, поднимаясь в воздух, прорывается сквозь поверхность купола (kannika-mandalam bhinditvā, ДхA. III.66, и т.д.); ср. мою работу «Symbolism of the Dome», Indian Hist. Quart., XIV (1938), Pt. iii. [Rpr. SP1, стр. 415-458].
[44] Три формы Агни. Брахма это «то, что сверкает в молнии» (Кена 29).
[45] Abhimāna, высокомерие, это обман эго, мысли «Я есть» и «Я делаю». Преодолеть стража врат значит открыть путь внутрь, что равнозначно символизму замочной скважины. В ДжУБ. I.5 Солнце (диск) это страж, и оно преграждает путь тем, кто хотя пройти иначе как силой своих благих дел; но тот, кто взывает к истине не будет иметь помехи, так как совершённые им поступки «не его», но самого Солнца, а тот, кто отказывается от мысли «Я делаю», или, как говорит ДжУБ. III.14.5 отрицает, что он есть кто-то кроме самого Солнца; ср. Руми, Матхнави, I.3056-65. Мир есть врата для мудрого, и препятствие для неразумного (ЧУ. VIII.6.5; ср. Р̣В. IX.113.8).
[46]Saññā (samjñā) это также «осознание»; А. II.167 определяет четыре уровня сознания, первый и нижайший из которых – отречение (hāna, отказ, раскаяние), второй это подъём и занятие устойчивого места (thiti), и третье – преодоление диалектики (vitakka), высший же подразумевает непричастность (nibbida) и отвращение (virāga), что и является сутью проникновения (nibbedha=nirvedha). Место (thiti) соответствует позе умелого лучника; как и лучник со своим навыком, монах есть «человек, стоящий искусно» (thāna-kusalo) в своём поведении (sīla), «дальнобойный» в том, что все проявленные вещи он распознаёт как «не мои, я не они, это не Сам я», тот «кто попадает в цель» тем, что понимает смысл «печали» (dukkham) таким, каков он есть, и «колуном великой тяжести» врубается в ствол невежества avijja-khandham (A. I1.171; ср. II.202). M.l.82 сравнивает безупречного практика с осведомлённым, тренированным и преданным лучником (dhanūggaho sikkhito katahattho katūpāsano), который легко, даже малой стрелой пронзает тенистую пальму (tiriyam tālacchāyam atipāteyya). Великие победы Бодхисаттвы с луком (которыми он, как Арджуна и Рама, выигрывает жену) описаны в Дж. I.58 (следует понимать, что он выполнил все те же подвиги, что и Джотипала в Сарабхан̇га Джāтаке), и Лалита Вистаре (гл. XII), где он пронзает пять железных барабанов, семь пальм и железную фигуру борова, снабженную «устройством с отверстием» (yantra-yukta, ср. yantra-sahitam, разъяснённым выше по Мбх.) одной стрелой, которая проходит сквозь все эти препятствия и погружается в землю позади них, а когда всё собрание изумляется, боги объясняют (S. Leftmann, Lalita Vistara [Галле, 1902], стр. 156, стих пропущен в переводе Ф.Э. Фуко (P.E. Foucaux) [Париж, 1884], из другой редакции текста) что «прежние Будды так же, стрелами «пустоты» и «безличности» (sūnya-nairātma-bānaih) сокрушили врага, извращение, и проникли сквозь сети лжеучений, с целью достичь высшее Просветление»; ср. МУ. VI.28. Сам Будда это, в действительности, «высочайшее проникновение» (ativijjha) через (paññā, С.I.193, V.226).
[47] Для целей данного текста необязательно объяснять символизм вращающегося колеса, который должен быть хорошо известен индийской аудитории. Очевидно, что это «колесо становления» (bhava-cakka), «крутящееся колесо водоворота бытия» (āvṛtta-cakram iva samsara-cakram, МУ. VI.29), и, как и «колесница» или «лошадь», физическая основа в которой путешествует дух; лучник с завязанными глазами это воплощённое и невидящее элементальное Я (bhūtātman, т.е. sarira ātman, телесное Я), пойманное в сеть, побеждённое кармой, наполненное множеством вещей и ведомое как повозка (rathita) МУ. III.1-IV.4; телесное Я (kāyo=attā, ср. Д. I.34 añño attā = Д. I.77 añño kayo), невидящее, перекрытое сетями, заполненное и «ведомое телегой кармы» (karma-yantita) Тх. I.567 f.
Стояние на движущемся колесе соответствует Арджуне, который стрелял из движущейся колесницы, как упомянуто выше. Для эквивалента вращающегося колеса можно также вспомнить ТС. I.7.8 и Ш́Б. V.1.5.1. f., где высший священник (Брахман) «закрепляет колесо повозки» (rathacakran... rohati, TБ. I.3.6.1) и тем начинает гонку колесничих. Это колесо крепится на вершине оси и приводится в дуижение, и именно так Вис. говорит об cakkayanta; так как повозка есть также «громовая стрела» (ваджра) (см. ТС. V.4.11.2, VI.1.3.4, 5; Ш́Б. I.2.4.1-6), это действие подразумевает также «завоевание Сторон Света» (Сāйан̣а на ТС. I.7.8), как и в случае стрельбы в каждую из Сторон, упомянутой выше. Для уподобления повозка = плоть или телесный Сам достаточно привести КУ. III.3-9, Дж.VI.252; ср. Платон, Федр, 247. Таким же образом тело можно сравнить в том же контексте с колесницей и гончарным кругом (cakra), МУ. II.6 (обратите внимание на разницу между cakra-vṛtta «крутящийся в колесе» и Cakravartin «Коловрат»). Всё это, как и само тело, есть «двигатель» (yantra): по крайней мере для того, кто из этой карусели может поразить невидимую цель!
Об общем символизме крыльев ср. Р̣В. VI.9.5 «Разум – быстрейший из летающего»; ДжУБ. III.13.10, где слог Ом становится крыльями жертвователя, на которых тот достигает неба; ПБ. XIX.11.8, XXV.3.4; Платон, Федр 246-56; Данте, Рай, XXV, 49-51.
[48] Диван, T.1624 по цитате Р.А. Николсона, Dīwān of Shams-i-Tabrīz (Кембридж, 1938), стр. 336. Ср. «метка истины, чтобы они могли верно взять цель» (homilies of Narsai, XXII), и «промажет ли он, что худшее ему, но если попадёт то станет таким же (как цель)», ТС.II.4.5.6.
[49] Там же, Оды XXIX, XLIV.
[50] ПБ. V.3.5; ср. TС. V.4.11.1.
[51] Матхнави 1.1384, 1385, перевод Николсона.
[52] Цитата по Voile d'Isis, 1935, стр. 203, из Илахи Юнуса Эмре (триннадцатый-четырнадцатый век): «Ta vie est comme une flèche sur un arc tendu à fond, puisque l'arc est tendu, pourquoi rester sans mouvement? Suppose donc que tu as lancé cette flèche».
[53] Рай 1.107.
[54] Там же, 1.124-7.
[55] Выстрел вслепую, это, конечно, не случайный выстрел, а выстрел в невидимую цель.
[56] Насу и Ака (Эккер), Тойо̄ кйӯдо Кикан (Токио, 1937), теперь доступная только у автора, Галлерея искусств Фрира, Вашингтон. Я не знаком с Martin Villa, Grundlagen und Wesen der altjapanesischen Sportkunste (Wurzburg- Aumuhle).
[57] Всё это требует отождествления (реального) Самого себя с целью, как в Мунд̣̣ака Уп. Цитированной выше (tadbhāva-gatena cetasā... tanmayo bhavet). «Если ты сделаешь себя равным Богу, ты не познаешь его; так как подобное познаётся подобным» (Гермес Трисмегист, XI.ii.20b)
[58] Ср. ЧУ. I.3.4.5 где, как в песнопении, «как и другие мужские поступки, как добывание огня трением, участие в забеге, или натягиванияе тугого лука, это нужно совершать не вдыхая и не выдыхая», т.е. без пыхтения, одышки или возбуждения.
[59] То есть, попадание в цель, на самом деле, должно стать следствием состояния сознания; признаком, а не причиной его духовного состояния. «Итак, на дело направь усилье, о плодах не заботясь; Да не будет плод дела твоим побужденьем, но и бездействию не предавайся» (БГ. II.47 в переводе Смирнова Б.Л.).