Взаимодополняющие стороны идеи игры рассматриваются в ценном исследовании др. Курта Рицлера, опубликованном под этим заголовком в Journal of Philosophy, XXXVIII (1941), 505-517, а также в моей работа «Līlā». Точки зрения встречаются и совпадают в словах Гераклита, процитированных обоими авторами.
Интерес др. Рицлера состоит в основном в разграничении чистой игры и сугубо серьёзных действий, мой – в различении игры и работы на более высоком ценностном уровне. Наша божественная суть, настоящее Я (ātman – прим. пер.), или «Душа души», непреходящий наблюдатель судеб, проживаемых её психологическими «колесницами» (Майтри Упанишада II.7, III.2, и т.д.), точно не «заинтересована» и не вовлечена в эти судьбы. А значит она не воспринимает их всерьёз, как и другие актёры не воспринимают всерьёз судьбы героев, или, её можно назвать не более чем наблюдающей игру, но никак не вовлечённой в неё. Именно подразумевая эту нашу лучшую часть, с которой мы отождествляем себя, если «знаем кто мы есть», Платон не единожды говорит, что «человеческие дела не следует воспринимать слишком серьёзно» (μεγάλης μεν σπονδής ούχ άξια, Законы 803BC, ср. Апология 23А), и нас призывают «не заботиться о завтрашнем дне» (Матф. 6:34).
Не следует путать такое отсутствие «интереса» с тем, что мы подразумеваем под «апатией» и инертностью, которая становится последствием подобной атараксии. В действительности «апатия» подразумевает независимость от мотивации удовольствием или страданием; она не предполагает исключение деятельности κατά φύσιν (в согласии с природой – прим. пер.), но только от деятельности, внушённой принуждением. Апатия есть недвижимый противовес духа и свобода от сентиментальности. Мы ещё помним, что беспристрастный чиновник станет лучшим правителем чем тот, кто проводит личные «интересы»; «тирания есть монархия, осуществляемая в личных интересах монарха» (Аристотель, Политика ΙΙΙ.5). Хороший актёр это тот, кто «играет нечто», а не тот, кто пользуется возможностью самовыражения. Хирург просит другого прооперировать члена семьи только потому, что третий человек менее «заинтересован» в судьбе его жены или ребёнка, а значит более способен играть со смертью. «Природе искусств противно искать благое за пределами своего предмета» (Платон, Государство 342BC).
Игры значимы для нас, хотя это кажется ненормальным, и если мы будем рассматривать игру и серьёзность с более универсальной человеческой точки зрения, мы должны тогда помнить, что «игры», (и сейчас речь идёт о всех атлетических состязаниях, акробатических и театральных представлениях, фокусах, шахматах, азартных играх и основных детских играх, которые, в действительности, не просто безыскусные потехи[2]), не есть «простые» упражнения, постановки или забавы, имеющие эстетическую или другую ценность, но они значимы именно метафизически. Платон ставит вопрос, «Живём ли мы для того, чтобы непрерывно играть? И если так, то в какие игры?» и отвечает, «в такие как жертвоприношения, воспевания и танцы, которыми мы можем получить расположение богов и одолеть наших врагов» (Законы 803DE). Ludus лежит в основе слова «ludicrous» [смешной, нелепый – прим. пер.]; но в латинском словаре Харпера мы видим: «Ludi, народные игры, постановки, спектакли, выставки, делаемые во славу богов и т.д.».
Тем не менее, играя нельзя выиграть ничего кроме «удовольствия, завершающего операцию», а такой подход делает игру ритуалом, и мы уже не играем беспечно, но так, как если бы от победы зависела наша жизнь. Игра подразумевает порядок; о том, кто не соблюдает правила (чего хочется гораздо сильнее, когда итог игры значим более всего) мы говорим, что «он уже не играет в игру»; если мы так ревностны, так заинтересованы в том что на кону, что готовы «ударить ниже пояса», это уже не честная дуэль, а скорее умышленное убийство. Действительно, играя по правилам мы можем и проиграть: но главное в игре это то, что она ведётся не только для победы, но мы в ней исполняем роль, согласную с нашей собственной природой, и наша единственная забота в том, чтобы играть хорошо, вне зависимости от результата, который мы не можем предвидеть. «Итак, на дело направь усилье, о плодах не заботясь; да не будет плод дела твоим побужденьем, но и бездействию не предавайся» (Бхагавад гита II.47) «Битвы проигрываются с тем же настроением духа, что и выигрываются» (Уитмэн); победа зависит от многих факторов, не всеми из которых мы можем управлять, и мы не должны заботится о том, что не в нашей власти.
Деятельность Бога называется «игрой» именно потому, что в этой игре нет никаких личных целей, которые Он обязан преследовать; именно в этом смысле «жизнь – игра», что справедливо настолько, насколько наша сущность играет, но не становится частью игры. С этой точки зрения игра никак не отличима от рутинной работы.
