Разумеется,
Ницше не был философом в строгом смысле слова. В сущности, он – поэт и социолог
и, прежде всего, мистик. Он находится в основном русле европейской мистики и,
пусть и менее глубоко, говорит о том же, о чём Блейк и Уитмен. Пожалуй, именно
они трое выразили религию современной Европы – религию идеалистического
индивидуализма. Если бы было понято, что оригинальность Ницше состоит не в его
несравненной и неестественной новизне, а в новом поэтическом утверждении очень старогых
взглядов, то не пришлось бы тратить силы на опровержение тезисов, которых он
никогда не придерживался.
Верно,
что в его работах мы сталкиваемся с некоторым насилием и преувеличением, но такова
сама природа этого страстного протеста против недостойных ценностей,
фарисейских добродетелей и снобизма, и то, что протест Ницше был встречен
множеством проклятий, характеризует его как истинного пророка. «Камень, который
отвергли строители»; «Блаженны вы, когда будут поносить вас». Особое значение
имеет прекрасное учение о Сверхчеловеке, столь похожее на китайскую доктрину
Высшего человека и индийских Махā-Пурушу, Бодхисаттву и Дживан-мукту.
К
основным чертам мистика относится постоянное чувство единства и взаимозависимости
всей жизни и взаимопроникновения духовного и материального – в противовес пуританству,
которое не может соединить священное и мирское. Следующая черта – чувство, что
мы повсюду дома, в отличие от религий награды и наказания, говорящих о будущем
рае и аде и придающих абсолютную и вечную ценность добру и злу. «Все вещи
сцеплены, переплетены и зачарованы вместе», – говорит он. «Заклинаю вас,
братья, оставайтесь верными земле и не верьте тем, кто говорит о неземных
надеждах… Как может быть что-либо вне меня? Нет ничего вне», «Каждый миг начинает
новое существование, вокруг каждого «Здесь» вращается шар «Там». Середина
повсюду», «Бытие оправдано во всём… Настоящее ни при каких обстоятельствах
нельзя оправдывать будущим, а прошлое – настоящим». Всё это – характерные
мистические интуиции или логические выводы из идеи Единства, тесно связанного с
брахманической формулой «То – это ты» (Тат
твам аси).
Доктрина
Сверхчеловека, чьи добродетели находятся «по ту сторону добра и зла», который
является цветком, вождём и спасителем людей, выдвигалась много раз в истории
человечества. В индийской литературе фигурирует множество названий для этого
идеала: Архат (адепт), Буддха (просвещённый), Джина (победитель),
Тиртхакара (нашедший брод), Бодхисаттва (воплощение дарующего
добродетель) и, прежде всего, Дживан-мукта (освобождённый в этой жизни),
чьи действия более не благи и не злы, но проистекают из его освобождённой
природы.
Посмотрим,
что сам Ницше говорит о Сверхчеловеке. «Вверх идёт наш путь, вперёд от рода к
сверхроду. Но ужасен мне вырожденец, говорящий “Всё для меня”». Это доктрина
эгоизма? Ведь так можно обвинить и Упанишады, провозглашающие, что все вещи
дороги нам ради блага Самости. Для придерживающего идеи единства нет подлинного
различия между эгоизмом и альтруизмом, ибо все интересы тождественны.
Самореализация – лучшее служение, и наша высшая и единственная обязанность –
стать тем, что мы есть («То – это ты»). Это идеалистический индивидуализм, и данная доктрина внутренней
гармонии действительна во всех отношениях[1],
ибо мы спасаемся не тем, что мы делаем, а тем, чем мы являемся. «Вы
принуждаете, – говорит Ницше, – все вещи течь к вам и внутрь вас, а значит они
должны потечь обратно из вашего фонтана как дары вашей любви. Воистину,
присваивающий все ценности должен стать такой дарующей любовью: здоровым и
священным называю я это самолюбие… Но есть и иное самолюбие, завистливое и
голодное, которое всегда будет красть – взглядом вора смотрит оно на всё
блестящее; со страстным голодом оно мерит обладающих изобилием, и всегда оно
мародёрствует у стола дарующих». Именно автор ожидаемого торжества «белокурой
бестии» объявляет: «Лучше погибнуть, чем бояться и ненавидеть; намного лучше
погибнуть, чем быть причиной страха и ненависти!»
Ницше
определённо презирал сострадание, то есть сочувствие своим собственным или
чужим страданиям. Конечно, жизнь тяжела, а для высшего человека она должна быть
ещё тяжелее вследствие его выбора. «Моё страдание и страдание моего товарища –
какое дело мне до них!» «Вы говорите мне: “Жизнь трудно выносить”. Но ради чего
вы гордитесь утром и смиряетесь вечером?» Это определённо отличается от
«наибольшего счастья для наибольшего числа людей», которое сделали своей целью
западные демократии.
Едва
ли стоит ссылаться на тех, кто ставит нашего поэта, философа и мистика в один
ряд со всевозможными Трейчке и Крэмбами и делает его одним из первых
поджигателей «европейско-ницшеанской» войны. Было бы легче показать цитатами,
как он презирал посредственность Германии и Англии и как он называл Францию «страной,
сохраняющей самую интеллигентную и утончённую культуру Европы»,
противопоставляя французский дух «нашей немецкой немощи вкуса». Однако ещё
лучше показать, как хорошо он понимал фундаментальное единство Европы (единство
в страдании ныне, но и тогда, и сейчас – единство движения, по сравнению с
которым нынешняя вражда является всего лишь эпизодом) и как мало он всегда
ассоциировал патриотизм с величием:
«Благодаря
болезненному отчуждению, которое вызвано и продолжает вызываться национальным
безумием в Европе, также благодаря близоруким и вспыльчивым политикам, ныне
находящимся у власти благодаря этому безумию и совершенно не подозревающим, что
проводимая ими политика разобщения может быть только временной, – благодаря
всему этому, а ещё более тому, что всё это остаётся сейчас незамеченным, самые
безошибочные знаки желания Европы быть единой сейчас остаются вне поля
зрения или понимаются произвольно и неверно. Общее направление мистического труда
душ наиболее глубоких и выдающихся умов столетия должно было приготовить путь
для нового синтеза и опытным путём предвосхитить европейца будущего; только
в самые слабые мгновения своей жизни, возможно, в старости они принадлежали к
своим “отечествам” – они просто отдыхали от всего остального, когда становились
“патриотами”». Чтобы доказать правдивость этого чувства европейского единства, предположение
которого даже десять лет назад могло казаться слишком смелым заявлением, можно
указать на то, что мы видим теперь: не только Европа, но и точно таким же
образом весь мир, через мистический труд великих людей, уже давно стремится к
единству, и сейчас, возможно впервые в истории, находится на уже обозримом расстоянии
от осознания своей неосознанной цели.
«Воля
к власти» не имеет ничего общего с тиранией, она равно противостоит тирании автократа
и тирании большинства. Воля к власти утверждает, что на нашу жизнь не должны
влиять мотивы удовольствия или боли, «пары противоположностей», но её нужно
направлять к цели, а цель эта – свобода и непосредственность Дживан-мукты.
А это – по ту сторону добра и зла. То же самое утверждается в Бхагават Гите:
герой должен превзойти сострадание (ашочйāнанвашочаствам), быть
решительным для сражения, но не привязанным к его результату, так как, по
словам Уитмена, «битвы проигрывают в том же духе, в каком выигрывают». Если он
ранен, он скорее побудит своих соратников идти вперёд, чем попросит их остаться
с ним и соболезновать; и он не оскорбит их предположением, что они на его месте
поступили бы иначе. «Да будет твоя любовь сильнее твоего сострадания» – но это
не самолюбие и даже не любовь к ближнему или патриотизм. «Выше любви к ближнему
любовь к дальним и будущим, выше любви к человеку любовь к вещам и призракам…
Себя предлагаю я возлюбить, и своего ближнего как себя – таков язык всех
творцов. О! Вы поняли мои слова, – говорит он, – делайте, что велите, но сперва
будьте такими чтобы мочь велить… Кто не может управлять собой, должен
подчиняться». Это бесконечно далеко от учений типа «следуй собственному пути»
или «делай, что мы хотим» – «ужасен нам, – говорит Ницше, – вырожденец,
говорящий “Всё для меня”».
Учение
Ницше – это настоящая нишāкма дхарма: «Стремлюсь ли я к счастью? Я
стремлюсь делать свою работу! – говорит он. – Все способы мышления, измеряющие
ценность вещей по критерию удовольствия и боли, лицемерны и наивны; каждый,
осознающий творчество, будет смотреть на них с презрением». Ведь на Сверхчеловека
не влияют пары противоположностей. «Делайте, что считаете нужным» – эта доктрина
не эгоистична и не альтруистична. Не эгоистична, потому что уступить чувствам,
быть рабом капризов – быть сформированным окружающей средой, что прямо противоположно
проявлению воли: Сверхчеловек тем самым не щадит себя. Не альтруистична, потому
что там, где для меня ничто не является внешним, не может быть альтруизма.
Высший долг – самореализация. «О врач, исцелись сам, – провозглашает Ницше, –
тогда исцелишь и пациента. Да будет его главным лекарством лицезрение того, кто
сделал себя целым». Это не что иное, как старое учение Чжуан-цзы: «Древние
мудрецы сперва получили Дао для себя, а затем уже для других. До того, как ты
овладеешь им, будет ли у тебя время интересоваться делами порочных людей? Лелей
и храни самого себя, а всё остальное процветёт вследствие этого». Это напоминает
слова Иисуса: «Вынь сперва соринку из своего глаза».
Лидеры
человечества никогда не действовали просто исходя из чувства долга. Долг – лишь
средство чтобы обезопасить себя для тех, кого не касается Дарующая Добродетель.
Действия духа – не подчинение правилам, а посвящение жизни тому, что исходит
изнутри, даже если остальным это кажется злом.
Был ли Иисус смиренен,
Проявлял ли Он покорность?
Убежав ребёнком, и оставив родителей в испуге,
Он изрек: «Я творю дела Отца Моего».
(The Everlasting Gospel,
William Blake)
Добродетель
любого поступка заключается в совершенной цельности действующего. Мы должны
действовать в согласии со своей природой, и, когда природа достигнет наивысшего
состояния, божественное проявится полностью. Именно с такой позиции Ницше
восклицает с глубокой убеждённостью:
«Должно
быть, вы устали повторять: “Этот поступок хорош, ибо он бескорыстен”. О,
друзья! Сами пребывайте в своём по ступке, как мать в ребёнке – такова пусть
будет формула вашей добродетели».
Такова
же молитва Сократа: «Да будет человек вовне и внутри один», всё остальное –
лицемерие. Худшие люди управляют своей жизнью с помощью внешнего: поскольку они
желают долгой жизни, богатства, почестей или потомства, они не свободны. Высшие
люди – иного рода; о них можно сказать словами Чжуан-цзы: «Они живут в согласии со своей природой. В
целом мире нет им равных. Они управляют своей жизнью с помощью внутреннего».
«Чего
только не делают могущественные? – вопрошает Према Сāгара, – кто знает направление их действий?
Воистину, они не делают ничего для самих себя, но возносят свои молитвы тем,
кто воздаёт им почести и ищет их помощи. Их путь таков, что они кажутся едиными
со всем; но при размышлении ты поймёшь, что они отстранены от всего, как лотос
от капель воды». «Человек совершенной добродетели (Сверхчеловек), – снова
говорит Чжуан-цзы, – в покое не имеет мыслей, в действии не имеет тревоги. Он
не различает правое и неправое, хорошее и плохое. В пределах Четырёх морей, его
удовольствие – в том, что все приобретают, его отдохновение – в том, что все разделяют.
Люди льнут к нему, как потерявшие мать дети; они собираются вокруг него, как
сбившиеся с дороги путники. Ибо он – Дарующая Добродетель».
Согласно
Ашвагхоше также: «говорится, что мы достигаем нирвāны и что различные стихийные
проявления активности тогда завершены». Бодхисаттвы не заботятся об этике
своего поведения: «они достигли самопроизвольности действий, ибо их дисциплина
соответствует мудрости и деятельности всех Татхāгат». «Иисус был самой
добродетелью, ибо он действовал импульсивно, а не по правилам». Когда Ницше
говорит, что Сверхчеловек есть смысл Земли, то он имеет в виду то же самое, что
и мы, говоря о Бодхисаттве или Дживан-мукте. Этот тип личности,
представляющий высшее достижение и цель человечества, труднее всего уловить самоутверждающемуся
уму. Бытие «по ту сторону добра и зла», закон в самом себе. «Как
безнравственно! – воскликнет обыватель. – Ведь даже я чувствую своим
долгом следовать правилам морали и ограничивать мои самолюбивые
желания».
Так
мы никогда не поймём то самолюбие, которое восхваляли Ницше и другие мистики,
если мы будем истолковывать его в свете тех, кто верит, что все действия должны
быть похвальны. Образец поведения человека нельзя найти ни в каком кодексе, но
только в принципах Вселенной, постоянно открывающей нам свою природу.
«Посмотрите на лилии…»
Существует
чувственность, не являющаяся чувствительностью, страсть к власти, не являющаяся
самоутверждением, и уважение к себе более щедрое, чем любой альтруизм. Таковы
различия, на которых старательно настаивал сам Ницше, и их можно игнорировать лишь
намеренным непониманием. Именно о потерпевшем поражение великом человеке он
говорит: «Однажды они желали стать героями, но стали просто чувствующими». «Стал
ли ты победителем (джина), – говорит он, – покорителем самого себя,
правителем своих страстей, хозяином своих добродетелей? Об этом я спрашиваю
тебя. Зверь ли говорит в твоём желании, или необходимость? Или одиночество? Или
разногласие внутри тебя?» «Я предостерегаю людей… от смешения разрушающего
разврата и от принципа “laisser aller”
(т.е. “не беспокойся”) с Волей к Власти, представляющей собою полную
противоположность первому». «Воистину, нет заповеди сегодня и завтра учиться прямо
любить кого-то. Скорее это из всех искусств наилучшее, тончайшее, завершающее и
требующее больше всего терпения». «Истинная и идеальная самость заключается в постоянном
наблюдении и ограничении души, так чтобы наша действенность могла найти
прекрасное завершение».
Итак,
вот как далека от доктрины самооправдания эта форма аскезы или рвения (тапас),
которую Ницше призывал нас наложить на себя, если мы достаточно сильны. Именно
таковы были взгляды Ману, когда он заложил суровые правила жизни для брахманов
и намного более лёгкие – для шудр. Понимая это, Ницше восхвалял институт каст,
ибо он находил правильным, что жизнь должна быть холоднее ближе к вершинам. Как
сказано в Мāркандея-пурāне, брахман не должен делать ничего ради наслаждения.
Те,
кто понял упадок и падение западной цивилизации, признают в Ницше новое
пробуждение сознания Европы.
Перевод М. Медоварова
Редакция М. Маковчика
Оригинальное
издание:
https://archive.org/details/DanceOfShivaAnandaCoomaraswamyK.1918
[1]
См., например, «Санин» Арцыбашева, где человек, находящийся в мире с самим
собой, хотя и далёк от высшего духовного типа, но всё же является наиболее
привлекательным персонажем.
